Универ-СВ

Двое в комнате: я и Зигмунд

Есть тексты, которые - при всей своей неприхотливости - ломают и выворачивают тебя наизнанку. К таким текстам относится несомненное открытие уходящего года - пьеса французского драматурга Эрика-Эмманюэля Шмитта "Гость".

Эрик-Эмманюэль Шмитт. Гость / Иностранная литература, № 6, 2004.

Сейчас, 22 апреля 1938 года, я нахожусь в столице Австрии Вене, на Берггасе, 19, в приемной доктора Фрейда.

Шмитт родился в 1960 году и безумно популярен, как в Европе, так и в России. Его пьесы идут на подмостках лучших театров мира, его романы пользуются неизменным успехом. В России издательством "Азбука-классика" выпущены в свет две книги Шмитта - "Распутник" ("Один безумный день из жизни Дени Дидро"), роман "Секта эгоистов" и - специально для любителей Булгакова - "Евангелие от Пилата", расследование умным и тонким логиком Понтием Пилатом обстоятельств исчезновения тела Христа, остроумный детектив, повествующий о том, что вера - всегда сильнее логики.

Шмитт - юморист по природе. Его герои попадают в сложные ситуации, с честью из них выходят, и все это - весело, оригинально, экстравагантно, по-французски изящно.

Но любой большой писатель - трагический нерв своего времени, и сколько бы он ни смеялся, наступает время, когда вместо лукавой улыбки либертина Дидро перед ним встают совсем иные фигуры.

В "Госте" мало смешного. Под окнами австрийской квартиры Зигмунда Фрейда маршируют бригады "чернорубашечников". Мир стоит на грани самой страшной войны в истории человечества. Фрейду и его дочери Анне как евреям может грозить что угодно, но в лучшем случае - высылка из Австрии.

Внешнего действия в пьесе очень немного. К Фрейду врывается нацистский офицер, появляется таинственный Незнакомец, из сумасшедшего дома сбегает Вальтер Оберзайт, Фрейд ведет с Незнакомцем бесконечные споры, Анну забирают в гестапо, но затем отпускают.

Но недостаток действия внешнего с лихвой компенсируется действием внутренним. Вся пьеса - сплошные разговоры, в центре которых находится самый известный психиатр XX века. Фрейд признается дочери: "Человек не меняется, Анна, меняется мир вокруг него: люди быстрее ходят и тише говорят, зимы становятся все холоднее, а лето жарче, <:> суп теряет аромат, любовь теряет вкус: все сговорилось против тебя, а внутри ты такой же, как и был".

Стареющий Фрейд цепляется за последнюю возможность остаться на Родине, где прошло его детство. Но новая идеология не предполагает существование евреев. Мировой порядок, выстраиваемый фашистами, отвергает и Бога, и Человека во имя абстрактной "арийской расы".

И в это самое время в квартиру Фрейда через окно является Некто. Незнакомец угадывает мысли и желания Фрейда, знает, о чем тот пишет, и предлагает ему в скорейшем времени бежать из Австрии. По ходу действия Фрейд принимает Незнакомца за сбежавшего из сумасшедшего дома мономана Вальтера Оберзайта и пытается его то выгнать, то вылечить. Ему не удается ни того, ни другого.

Фрейд - старый испуганный атеист, "обреченный на долгую агонию", впервые в жизни чувствует, что его старый привычный мир рушится из-за Незнакомца, который оказывается не господином Оберзайтом, а Господом Богом. И на лукавые и гневные вопросы, которые великий ученый с ницшеанским азартом бросает в лицо Бога, последний находит один, самый главный ответ: "В тот миг, когда я сделал людей свободными, я утратил свое всемогущество и всеведение. Если бы я создал механических роботов, то мог бы все знать заранее и все держать под контролем:".

В этой странной битве никто не выигрывает. Незнакомец уходит так же, как и пришел, - через окно. Фрейд в ярости неверия стреляет в него, но промахивается:

Странным образом, пьеса Шмитта невероятно актуальна для сегодняшней России, пытающейся выстроить очередную державную монархию. В этот раз - президентскую.

Мы - слабы, мы - хотим "Бога карающего, с насупленными бровями, гневным челом, и мечущего молнии". Хотим, чтобы нами повелевали. И забываем, что человек не только разумен, но и свободен.

Мы быстро забываем, что любая державность оборачивается гекатомбами жертв. На то, что мы вдруг опомнимся, надежды мало. И "Гость" - не поможет, я не строю иллюзий на этот счет. Время иллюзий прошло.

Но то, что пьеса Шмитта напечатана, вселяет надежду. Слабую-слабую...